Об антирусской российской интеллигенции - Партия Дела
Присоединиться

Теперь, наконец, мы в силах вытащить «внутренности» идеологии, что фундирует, на отдельно взятой территории РФ, «воспитание нового человека», того самого — «Homo antisoveticus». Подчеркну, что будем говорить в третьей части цикла статей (часть 1 и часть 2) о «внутренностях» этой идеологии, а не излагать здесь её суть.

Обращение Ольги Александровны Седаковой, в своём выступлении в Милане, к роману Юрия Витальевича Мамлеева «Шатуны» (хотя, откуда в Италии сильно знают Мамлеева? «Сапог сапогом-с») симптоматично до невероятности. По-моему, она не осознавала насколько оказывается точна в этом. Настоящий поэт.

Впрочем, поэтическая душа Ольги Александровны и тут ввергала её разум в ошибку. Ошибку аналогичную той, что допускают впрочем, многие, относя, например, антиутопии Эрика Артура Блэра (Джорджа Оруэлла) «1984» или Олдоса Леонарда Хаксли «О дивный новый мир…» к описанию коммунистического будущего, тогда как это романы-предупреждения, указывающие на вероятные тенденции развития самого Западного мира. Сегодня это уже совершенно явственно видно. Так и с мамлеевскими «Шатунами» у Ольги Александровны вышло.

«Шатуны» это не роман о «неизжитой, загнанной внутрь травме», в смысле «согласие на молчание и забвение убитых» сталинизмом со стороны мизинных советских людей, как думается Ольге Александровне и многим, союзным с её образом мысли. В романе описаны не «мороки и уродливые „сложности“ того мира». «Того» в смысле — советского. Отнюдь нет. По словам самого Мамлеев, герои «Шатунов» возникли у него и легли на бумагу в глубоком подполье, т. е. максимально вне социума. Они не порождение масс, они творение индивидуумов, в лучшем случае узкой группы людей противопоставляющих себя обществу, преднамеренно отделивших себя от него. «Шатуны» есть результат деятельности одинокого мышления заблудившегося в самого в себе. Недаром чтобы писать этот роман, Мамлеву необходимо было входить в особое психическое состояние. Он разработал даже специальную методику входа и выхода из него. Запомним — и выхода! «Шатуны», как таковые, есть порождение мышления параноидального, зацикленного на сверхценной идее, которую не разделяет большая часть общества и которому, по этой причине, оно, мышление, противостоит, которое оно презирает и, вообще говоря, боится и ненавидит.

Литературные герои Юрия Витальевича Мамлеева, в каком-то смысле, антиподы литературным героям Василия Макаровича Шукшина. И те и те странны и не ординарны, необычны и одиноки. Но они из разного «теста». У них разная суть. Шукшинские «чудака» таковы, поскольку они захвачены идеей общего счастья, в них полно жизни. Все их поступки и вся их необычность именно от избытка жизни и предвкушении общего счастья. Счастья, которыми они жаждут поделиться со всеми. Мамлеевские «экспонаты» напротив боятся жизни, они вне её, она их пугает, они ей чужды. Им покойней рядом со смертью, или хотя бы с нежизнью.

Но продолжим. Мамлеев, отвечая, в позднем своём интервью, на давнее замечание одного из западных литературных критиков, что тот не хотел бы жить в мире «шатунов», впрямую говорит: «И я ли придумал все ужасы России 90-х годов?». То есть он не к миру «тоталитарного» СССР апеллирует, не в нём находит яркие примеры сознания порождающего «шатунов», а во времени построения в России «нового дивного мира» «капитализма и демократии». Нового мира, о котором столько говорили и так мечтали «диссиденты», и который, с некоторой корректировкой, желаю учинить в «этой стране» г-жа Седакова сотоварищи. Именно из этого «дивного» мира «Мемориала», мира десталинизированного будущего, идут к нам «шатуны», пытаясь заменить собою солнечную реальность партикулярного бытия.

Из сказанного следует, что не прав г-н Эткинд, когда в своей книге подробно пишет, с огромным количеством примеров, очень вольно и своеобразно интерпретируемых и оцениваемых им художественных произведений, о том, что память о репрессиях, которую «форматировала» Сверх-Я советской цензуры, проступала в кривых, страшных, жутких образах творчества музыкантов, художников, учёных и т. д. Она здесь якобы пыталась найти себе выход наружу.

Мы даже не будем останавливаться на крайне сомнительном, с научной точки зрения, почти прямом принесении Эткиндом методов, интерпретации и выводов фрейдовского психоанализа, созданного и апробированного при исследовании психики отдельной патологической личности, на психологию не только масс, но и на психологию (если так можно выразиться) системной исторически длительной самовоспроизводящейся устойчивой общности — на народ. Одно это должно дать веские основания насторожённо относиться к выводам и рекомендациям Эткинда. Настороженно и с огромным сомнением.

Например, Эткинд видит отличие ГУЛАГА от нацистских лагерей смерти в том, что «логика производства» не определяла в нём действия властей, главное была «логика пытки», логика установления «мучимой жизни» для заключённых. Иными словами, проведя анализ по своему методу, г-н Эткинд установил, что нацисты, при учреждении лагерей смерти, в первую очередь преследовали экономические цели — получение дешёвой рабочей силы! Более нелепого вывода и более далёкого от того, что нам известно о нацистских лагерях, сделать, кажется невозможно. К слову сам Эткинд тут же, опровергая сам себя, пишет, что многих «зэков», уже «доходяг», «освобождали до истечения срока (лагерного — ОМП), чтобы они не портили лагерной статистики».

Собственно, большая часть текстов и предложений антирусской российской интеллигенции, полна подобных несообразностей, оксюморонов и несуразностей, проистекающих из прямого перенесения личных переживаний на массы. Приписывание своих страхов всему социуму, который их якобы имеет, но не замечает, а они замечают, но уже почти не имеют. Так г-н Немцев абсурдно утверждает, что память нынешних поколений о ГУЛАГЕ, есть «чаще всего не знание о том, что происходило «там». Память есть незнание… Т. е. масса ничего не знает и потому она не нормальная, не цивилизованная, другая.

Отсюда логично, что вся деятельность рассматриваемой нами группы антирусской российской интеллигенции направлена на «пробуждение» памяти, на «просветление», по «просвещение» народных масс. В нашем контексте, на освобождение «шатунов» от оков «сна».

Но Эткинд совершенно напрасно истратил литры чернил и стал соучастником уничтожения гектаров леса, из которого сидели бумагу пошедшую на издание его книги. Не может быть никакой «работы горя», если нет самого горя. Ведь, даже по мнению самих либеральных «прогрессоров», масса ничего не знает.

У русского народа нет горя по поводу эксцессов 20-30-х годов прошлого века. Сомнительна вообще концепция горя, как одного их вариантов эмоционального состояния большого коллектива. Тем более этноса. Даже у такого «опытного», в данном вопросе, народа, как евреи, и то можно обнаружить только печальную надежду, но никак не горе. Они не торопятся проделать, по совету г-на Эткинда, «работу горя» над Храмом, отпев и похоронив его.

«Шатуны», и все эти столь пугающие антирусскую российскую интеллигенцию образы, родились именно в головах «якобинцев»-шестидесятников, не нашедших поддержки своей революционной страсти, ни в народе ни у власти. Эти «комиссары в пыльных шлемах», оказались абсолютно чужды мещанской обыденности масс и острожной косности чиновников «эпохи застоя». Потому их энергия революционных преобразований, сверхценные идеи построения небывалого общества, вылились или вовне — в бегство от реальности — в эмиграцию или вовнутрь — в абсентеизм от реальности, в любовное пестование своих идей и мечтаний, которые постепенно переродились в параноидальные формы. Депривация обществом и властями их якобинского революционного максимализма, не нашедшего себе применения в реальной деятельности, и породила феномен «шатунов».

«Шатуны» чужды реальности. Она их враг. Они не приемлют её. Они хотят по возможности её (реальность) уничтожить, чтобы создать свою «реальность смерти», в которой только и могут «комфортно», точнее без постоянной боли, притупив оную, жить. Для чего «шатуны» испытывают окружающую реальность на прочность.

Но «шатунам» не просто, даже невозможно, выйти из подполья мышления, чтобы явиться на «свет Божий». Свет реальности для них невыносим, следовательно, надо сперва его погасить. Как? Разорвав связь мышления с реальностью. Тогда мышление, погружённое в сумрак сознания, начинает питаться только образами произведёнными самим собой. Как мамлеевский «шатун»-самоед Петя, питавшийся лишь выращенными на своём теле грибками, лишаями и прыщами. Или как «шатун» Извицкий, в беспредельной любви к самому себе замкнувший весь мир на себя и выбросивший из него всё, что не есть он сам… (вспомним третьего кадавара из повести А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу») Такое замкнутое на себя сознание, не имея опору в объективном бытии, само порождает «шатунов».

Действительные способы разрыва не важны, главное именно что разорвать связь. Например, постоянно и всюду определять современно российское общество не иначе как «посткатастрофическое», как «посттравматическое», как «посттоталитарное», просто «тоталитарное», «опосредованное советским террором», «не цивилизованное», «отсталое», ну и т. д. и т. п.…

А коли, обыденная реальность для «шатуна» невыносима, то значит и те, кто растворён в оной, сиречь «народные массы», мизинные люди, также невыносимы. Они не выносимы уже потому, что без «быта» не представимы. И потому, в фантазиях Ольги Александровны сотоварищи, сегодняшний, окружающий их мир должен быть уничтожен, ибо он «прокажён». Поражён неизлечимо.

А ведь и правда, как можно жить спокойно и счастливо, заботясь о «быте» и думать о величии страны, когда на ВСЕХ лежит такая вина. Когда ВСЕХ вскоре пронзит «понимание того, каким мучением и поруганием была жизнь, которую предложили нашим родителям, дедам и прадедам»? Как можно жить счастливо потомкам «палачей», когда, по словам Яна Рачинского, члена правления общества «Мемориал»: «До сих пор почти никто из виновных в расстрелах не был наказан, и важно хотя бы предать огласке их имена. Не столько для возмездия (оно уже явно запоздало), но чтобы в будущем участники таких преступлений понимали, что рано или поздно их внукам придется прятать глаза».

В общем как говорил мамлеевский «мошка»-«шатун» Игорёк: «…Люди должны объявить поход против счастья… И тогда они увидят новые миры…» Добавим, «дивные миры».

Потому и те, кто взрастил в своём сознании «шатунов», с отвращением смотрят на окружающий их русский мир. С ненавистью. Вспомните, что говорят представители антирусской российской «интеллигенции» о стране, о простом народе, об истории России. Но, важно, и к себе они относятся с той же ненавистью. Не имея в России никаких притеснений или докук, они в непонятной им самим панике, снедаемы страхом «шатуна» к простой реальности, бегут из страны как «черти от ладана».

Психологически, такое состояние их души, сродни состоянию души террориста, основной мотив деятельности которого, есть невозможность совместного существования с окружающим, полное неприятие действительности, которую он жаждет уничтожить, но которая сильнее его. Террорист, будучи сам частью ненавистного ему мира, согласен погибнуть, в этом нет сомнения, то только вместе с миром и как его часть. Антирусская же российская «интеллигенция», также хочет разрушить окружающий её «ненормальный» «дикий» русский мир, который пытается жить счастливо вопреки всему, но, одновременно, она хочет продолжение своего физического существования и не согласна на личную смерть.

Впрочем, и здесь ей не удаётся избежать суицида. Как террорист, погибая, уничтожает, вместе с другими, и себя, как часть нетерпимого им мира, так и носитель «шатунов», поедая себя, своё мышление, уничтожает одновременно и окружающий мерзкий мир, отказывая ему в достойности существования.

Но русский народ своих «шатунов» всё-таки укротил и «уложил спать». И тех, что связанны с Революцией 1917 года и Гражданской войной, что связанных с трагическими событиями 1929–1937 годов. Давно посадили на цепь «шатунов» своих революций французы и жители туманного Альбиона. Аналогично смогли бы сделать и немцы с «шатунами» Второй мировой, если бы оных постоянно не будили соседи и евреи.

И «знаменитый» пример г-на Эткинда, гордо и регулярно им демонстрируемый, с изображением на 500 рублёвой купюре якобы не Соловецкого монастыря, а Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН), до последнего времени никого не беспокоящее, говорит как раз о закрытии вопроса о Сталине и репрессиях в душе русского народа. Это лишь г-н Эткинд сотоварищи, всё пытаются прикрепить к ногам идущей вперёд нации гири «духа горя». Это только в их душе не закрыты счета Революции, что естественно для якобинцев. Истинную же цену и глубину, что любимого купюрного примера Эткинда, что всей идеологии «бесконечного русского покаяния», но уже в гротескном, смешном, уничтожающем всю их ценность варианте, продемонстрировал депутат Госдумы РФ от фракции ЛДПР Роман Иванович Худяков, нашедший уже не на 500, а на 100 рублёвой купюре фаллос у Аполлона.

Но своими «шатунами» антирусская российская «интеллигенция» населить окружающий реальный мир не может, ибо это явление сугубое, эгоцентричное, суть которого есть «мистическая бесконечная любовь к Себе». И форма этой «любви» не имеет значения. Будь то полное неприятие мира, как у мамлеевского «шатуна»-Пети, или пологание оного лишь источником сексуального удовлетворения, как у «шатуна»-Павла, или напротив отвержение мира совершаемое путём самостийного оскопления, «потому что надоело», а не из-за «умствования», как у «шатуна»-Михея. Окружающий «шатуна» мир при этом становиться совершенно лишним. А значит своего «шатуна» выпустить вовне просто нельзя. По сути, и некуда. «Любовь» к Себе и параноидальная несвязность «шатунов» с действительностью это не дадут сделать. Но и жить с «шатунами» не возможно. Страшно. Муторно. Они изгрызают душу человека-носителя, как тело издирает медведь-шатун.

Каков выход для неё? Мнится, если боль будет всеобщей, если боль разольётся по всему обществу, если она станет обыденным явлением каждого, тогда личная боль притупится. Она уже не будет столь явной и невыносимой. Если у всех будут перекрыты пути к счастью, то и собственное твоя неспособность к нему уже не будет иметь никакого значения. Потому и мечется по миру антирусская российская интеллигенция в поисках успокоения. Но напрасны надежды. Не будет облегчения.

И возникает у Седаковой сотоварищи острая потребность в населении окружающего пространства «шатунами» произведёнными каждым из нас.

Но оказывается, что ординарные люди это другие существа. Они независимы от Седаковой. Они имеют своё Я и свободу воли, свободу выбора. Причём в их Я нет места для «шатунов». Как мамлеевский «шатун»-Павел «сопоставлял их (детей, а в нашем случае мизинных людей — ОМП) со своим сладострастием и впадал в слепую, инстинктивную ярость от этого несоответствия», так и наши «герои», впадают в дикую ярость, будучи не в силах ни повлиять, ни осознать, ни отрефлексировать всё что есть «не-их-Я».

И выходит, что «шатуны» населяют отнюдь не сознание НКВДшников и «вертухаев» и уж конечно не молчаливые массы населения, как думается г-же Ольге. Эти, даже если представить себе крайний случай, не озабочены метафизикой, «духами революции» и «работой горя». Они жили тогда и живут ныне, сегодняшним днём. Иначе, все рядовые обыватели, якобы усвоившие «подписку о неразглашении» и продолжающие «молчать» сегодня, как и в 37-м, погружены, даже растворены в текущей обыденной реальности, в заботе о прожитии каждого дня, в «прозе жизни». Они даже на рефлексируют сегодня того, что «завтрашний сам о себе позаботится» (Ев. от Мф. 6:34). Они просто в этом живут. У них нет завтрашнего дня, как наступления конкретного будущего, следующего за сегодняшним, проживаемым ныне мгновением. Именно потому Ольге Александровне сотоварищи кажется таким важным «борьба за реальность», которую-де уничтожают власти. Но борьба, за какую реальность? И реальность ли?

Попробуем теперь проиллюстрировать, наши, несколько отвлечённые рассуждения, конкретным, жизненным примером. Вот Ольга Александровна Седакова в своём миланском выступлении говорит о «работе горя», которую приводит «…молодой философ из Томска (почему из Томска, когда он уже два года является гражданином Литвы и там живёт — ОМП) Денис Карагодин. Он занялся архивными разысканиями обстоятельств убийства его прадеда, крестьянина… с тем, чтобы подать в суд на всех участников этого убийства, по цепочке от палача-исполнителя до Сталина».

На своём сайте, Денис Валерьевич Карагодин, так формулирует цель своих действий: «Привлечь к ответственности (в процессуальном порядке на основе актуального законодательства) всех лиц виновных и причастных к его убийству». Под словом «всех», в своих целях, г-н Карагодин разумеет буквально всех, тотально всех.

Но ведь никого из них привлечь не представляется возможным «на основе актуального законодательства», поелику имеется в УК РФ ст. 24, а в ней в п.1 сообщается, что «уголовное дело не может быть возбуждено, а возбужденное уголовное дело подлежит прекращению по следующим основаниям:» и ч.4 этого пункта гласит: «смерть подозреваемого или обвиняемого, за исключением случаев, когда производство по уголовному делу необходимо для реабилитации умершего». Все подозреваемые по этому делу давно мертвы, прадед Д. Карагодина реабилитирован ещё в 1955 году. Тогда к чему это всё Карагодину?

Суть действий гражданина Литвы Д. Карагодина можно охарактеризовать как частная вендетта, против давно умерших людей, вынесенная на уровень публичного действа. Этакий эксгибиционизм. В противном случае, вне публичности, она полностью теряет свой смысл. Потому, Денис охотно даёт интервью немецким, норвежским и американским изданиям (последняя публикация от августа 2017 года). Причём это не та сицилийская вендетта, когда ты лично встречаешься с врагом и убиваешь его, не касаясь детей и родных, отнюдь. Ведь там и риск есть для тебя и честность в сражении необходима. И ты сам можешь стать жертвой. Даже более того, ты заранее знаешь, что если останешься жив, то наверняка тебя попытаются убить. «Око за око и зуб за зуб». Тут не то. Карагодин жаждет мести, но себя видит не палачом, не убийцей. Он выше этого. Он вне этого. Ведь и Федя Соннов из мамлеевских «Шатунов» не убийца, он не резал, а исследовал, пытался проникнуть в «другой мир».

Потому деятельность Карагодина напоминает перформанс, постановочное шоу с неограниченной длительностью. Для него лично не просто безопасное и позволяющее поддерживать приличное существование, давать интервью, но, по большому счёту, помогающее вылить во вне весь яд души, всю отстоянную там тьму, выпустить всех «шатунов». «…ибо от избытка сердца говорят уста его» (Ев. Лк. 6:45). Сомневаетесь?

Вот слова Карагодина: «В отношении же водителей и машинисток скажу так. Мною установлен весь список водителей гаража Томского Горотдела НКВД (включая и экспедитора „ЗК“), и на пару машинисток Горотдела у меня тоже есть данные. Но это уже всё же скорее факультативная цель. Машинистку мы не „притянем“ как соучастницу (хотя, если отработать почерк печатных машинок, сличить график смен и пр. — это возможно). Водителя же, как соучастника „притянем“ 100%». Заметьте, человек выражает сожаление, что машинистку притянуть нельзя и радостно сообщает, о том, что водителя он точно сможет отдать под суд.

В «мире» Карагодина виновны все — водитель «воронка», что вёз арестантов; машинистка, что печатала приговор; уборщица, что наводила чистоту в кабинете, где печатали приговор; строитель, что строил тюрьму, где сидел его прадед; рабочий изготовивший патрон, которым был убит родственник Дениса; осуждённый, который валил лес из которого потом сделали бумагу на которой машинистка отпечатала приказ о расстреле… В общем, выходит вывороченный, превращённый в дурную бесконечность «Мир который построил Денис»…

И здесь трагедия деда Карагодина, или как настаивает Ольга Александровна Седакова «работа горя» г-на Карагодина, превращается в фарс. Правда, в страшный фарс. Впрочем, ничего иного не может произойти, если пытаться серьёзно притворить в жизнь предлагаемый параноидальным мышлением «шатуна» вариант. Это такое собственное «излечение», через заражение всех остальных.

Карагодин, очень похож на тех «шутов»-«шатунов» из романа Мамлеева, которые на вопрос главного героя Соннова: «Для чего вы их убиваете?! Чего ищете?!» (в смысле убиваете зверским образом животных — ОМП) согласно отвечали: «Ничего не ищем….- Мы получаем удовольствие… И ничего больше… Наслаждение… Наслаждение, … Во-первых, ненависть к счастью, но это другое… … — Потом: они живые, а мы их — рраз умерщвляем… Нету их… Значит мы, в некотором роде боги… У всех троих оживились личики и точно появились невидимые короны».

Карагодин и судья, и адвокат, и почти палач. Он, в своих фантазиях, похоже, исполняет роль бога. В его праве и карать и миловать. Он назначает жертвы и далее поступает с ними по своему изволению: «Живите со спокойной душой, а главное с чистой совестью. Ни я, ни кто-либо из моих родных или близких никогда не будет ни в чём Вас винить» — пишет он в письме «внучке» работника НКВД, «отпуская ей грехи».

И круг жертв Карагодина сотоварищи — весь мир. Весь мир ему должен, а поскольку мир его не видит и не слышит, поскольку мир не знает о своём долге Карагодину, то он ненавидит мир. И характеризует себя Денис как «…человека, хотящего раз и навсегда обнулить всю эту бесконечную кровавую русскую баню. С этим должно быть покончено раз и навсегда».

Карагодин, как и О. Седакова сотоварищи, не видит выхода и предлагает исход в полном уничтожении окружающего их русского мира — через экзорцизм, изгнание его духа, т. е. его самого, всего русского, при оставлении одной лишь оболочки.

Мы знаем, что антирусская российская интеллигенция не хочет изменения себе и своим товарищам, она требует изменения от всех других. Они судьи! Все другие должны принять их точку зрения и их подход к жизни — потому как это «единственный правильный путь». Только они, Седаковы, Немцевы, Карагодины etc. обладают истиной и имеют право судить и требовать и направлять. Всем остальным не дано право голоса.

Ставится под сомнение не только право на жизнь других, но, как мы убедились и право на смерть… Право на память… Упс… Мы же вроде «Мемлориал»! Сохраняем память… вроде бы? Только об этом и твердим. И г-н Эткинд, вот о том же пишет. Или «Мемориал» заботится о памяти также, как «Министерство правды», из романа Оруэлла, заботилось о правде? Воистину: «Обещают им свободу, будучи сами рабы тления; ибо, кто кем побежден, тот тому и раб» и далее «Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им святой заповеди. Но с ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и: вымытая свинья идет валяться в грязи» (2-е соб. Посл. Петра 2:19, 22–23).

Ну и выходит, что «шатуны» в России в наличии только у ментальных соратников г-жи Седаковой. Мир их «шатунов» это мир монстров-симулякров: «миллионов расстрелянных в 1937 году», «десятков миллионов узников ГУЛАГА», «миллионов высланных в Сибирь из Украины и Прибалтики», «миллионов изнасилованных немок», «сотен тысяч расстрелянных в Куропатах», «миллионов оставшихся непогребёнными и репрессированные возвратившиеся как зомби, не вполне ожившие мертвецы», «безбожная власть…»…

Но общество не готово принять мир «шатунов» как нормальность, как оно не готово было, в своё время, прочесть роман Мамлеева. Ибо тогда «шатуны» были уже загнаны в подполье мышления, где им самое место. Не то теперь. И вот наши «герои» стремятся заразить физический реализм окружающего их, нашего реального мира, поедающим их самих метафизическим реализмом «шатунов».

Оттого-то и кончается выступление Ольги Александровны чуть не припадком. Эдаким экзальтированным, истерическим кредо: «Приблизительно эту веру (их веру — ОМП) можно определить так: организованное и ничем не ограниченное насилие над человеком недопустимо и ничем не может быть оправдано; жестокость во имя чего бы то ни было нам ненавистна; жизнью человека никому не позволено пренебрегать. Вот это настоящее, не придуманное, не устроенное по приказу единение людей».

Истерика? Это хорошо. И нам уже не так страшно от «шатунов». Мы уже не отводим глаз от них. Ведь если поименовать верно предмет, то он ручным становится. Имя их нам теперь известно — «шатуны». И нежить уже не нежить и морок мертвецов истаивает…
Ибо права Ольга Александровна: «увиденность вещей такого рода и есть суд над ними. Они существуют, пока не увидены. Пока от них отводят глаза — или преднамеренно видят только их фрагменты, которые всегда можно вписать в какие-то другие конфигурации. Но если видно все — тогда мене, текел, фарес. Ты взвешен на этих весах».

И вот «шатуны» определены и названы и взвешены… И каждый «чувствует странное облегчение, тот самый пресловутый катарсис». Рассвет!